Я вообще никогда никого не слушался, ни дур, ни умных, иначе я не написал бы даже «Крокодила».
К. И. Чуковский
Я вообще никогда никого не слушался, ни дур, ни умных, иначе я не написал бы даже «Крокодила».
К. И. Чуковский
Когда Анатолию Ивановичу стукнуло восемьдесят восемь, он все шутил, мол, «стремлюсь к бесконечности»… Дошутился.
Теперь смотрел в далекий белый потолок с длинной извилистой трещиной и понимал, что бесконечность — по ту сторону. А здесь — все всегда заканчивается. Особенно время.
Дверь скрипнула. Послышались легкие шаги.
В палату вошла медсестра.
— Да у вас тут дышать нечем! На улице весна, а вы консервируетесь!
Анатолий Иванович продолжал смотреть в потолок.
Девушка порхнула к окну. Старые рамы заскрежетали.
Весна влетела в палату и легкими ладонями из света и ветра коснулась густых бровей, давно не стриженых усов и вьющегося надо лбом вихра.
Целую жизнь назад именно этот непокорный, залихватский вихор привлек внимание Флорентины — тогда еще будущей жены.
Солнечные блики окружили трещину на потолке. Словно пытаясь вырваться, она зашевелилась, потекла.
Это навернулись слезы.
Скучал Анатолий Иванович по своей Флорентине. С тех пор, как ее не стало, все не мог привыкнуть ставить на стол одну, а не две чайных чашки. От невозможности поговорить начал писать ей письма, как в молодости…
Больше полувека вместе.
Ну, вот и время настало свидеться.
Строгое розовощекое лицо в ореоле подсвеченных локонов, примятых зеленым колпаком, — заслонило трещину на потолке.
— Страдать надумали? А ну — отставить! — звучно скомандовала медсестра. — И вообще: потолок — не телевизор! Ничего интересного там не показывают. Давайте-ка на бочок… Вот так, к окошку… Слышите, птицы разгалделись? Весну встречают.
Девушка ловко помогла повернуться на бок.
Скрип двери за спиной потонул в восторженном птичьем пересвисте.
За окном тонкие нити березовых веток рисовали скулу, бровь, нос вполоборота, струились длинными волнистыми волосами. Две серо-голубые пичужки уселись по ветвям — ни дать ни взять глаза, а ниже гнездо темнеет — точно пухлые губы.
И почудился Анатолию Ивановичу образ жены, совсем еще молодой, начертанный небесной акварелью и тонкими взмахами пера.
Анатолий Иванович затаил дыхание.
«Флорентина? Проведать меня взялась? Или… зовешь?»
Заливистое многоголосье сменилось нежным пением единственной птицы.
«Зову тебя, да. Только никакая я не Флорентина. Весна я, глупенький...»
Она дышала в окно прохладной травяной свежестью, плескалась солнечными бликами и манила ветвями.
— Я приду, — пообещал Анатолий Иванович и прикрыл глаза. — Отдохну немного и приду.
Засыпая, он точно знал, что эта весна подарила ему еще времени.
P. S. У героя зарисовки есть прототип. Прямо сейчас, в марте 2015 года, писатель Анатолий Иванович Белинский, которому осенью исполнилось восемьдесят восемь, находится в госпитале после операции. И он все еще любит свою жену Флорентину, с которой прожил больше полувека и о которой по сей день говорит с трепетом.
И я очень хочу, чтобы Анатолий Иванович поправился и продолжил вести литературные семинары в Санкт-Петербургском Доме писателя.
P. P. S. Сейчас январь 2016 года. Разбирая компьютерные завалы, нашла этот позабытый текст, и мороз за окном стал как будто уютней, и почудилась в зимнем воздухе какая-то необъяснимая весенняя радость. Анатолию Ивановичу восемьдесят девять, и он продолжает вести литературные семинары в Доме писателя... Кто-то верит, кто-то нет, но я знаю — магия текста существует.
© Юлия Шоломова
Добавлено 27 октября, 2021
Добавлено 10 апреля, 2020