Рассказы

Барби

Люся назвала собаку Барбос.

А потом оказалось, что собака — не он, а она.

Тогда Люся переделала Барбоса в Барби.

Тем более мама наотрез отказывалась покупать куклу Барби — дорого. Эти куклы появились в продаже совсем недавно, но некоторым девочкам в классе уже купили. Однако теперь у Люси была собственная Барби. Даже еще лучше тощей пластиковой куклы. И пусть девчонки не хвастаются.

Люсина Барби напоминала длинную толстую сардельку на коротких лапах и с маленькой лисьей мордочкой. Только цвет совсем не лисий — черная, блестящая, а живот серебристый, будто полежала в муке.

Люся обнимала плотное упитанное тулово, смеялась от теплого пыхтения в ухо и чувствовала себя самой счастливой на свете.

…

«Двортерьер, — определила мама. — Не собака, а недоразумение какое-то».

Она была категорически против любых животных в квартире — кошек, хомяков и даже рыбок. Потому что вонь, грязь, паразиты и прочая головная боль. К тому же каждая копейка на счету. Обещали в девяносто четвертом улучшение, обещали в должности повысить, а сами наоборот зарплату сократили. Еще и задерживают по три месяца. А детей поднимать надо.

Тут не знаешь, как до следующего месяца дотянуть, а Люся собаку принесла.

«Нет», — сказала мама.

«Ни за что», — сказала мама.

«Лапы ее не будет в моем доме!»

Но на дочку это не подействовало. Видимо, потому что младшая. Балованная.

Люся залилась слезами и ревела до тех пор, пока мама не сдалась.

«За что мне такое наказание? Ладно, пусть остается. Эта Барби хотя бы бесплатная…»

«Не совсем, — уточнила Люся и успокоила: — Но ты не волнуйся — денег я за нее не давала».

«А что давала?» — насторожилась мама.

«Ваучер. Ты же сама говорила, что один ваучер твой, второй Лиды, а третий — мой. Так что я отдала свой».

Мама с грохотом опустилась на тумбу для обуви и прошептала:

«Ты хоть понимаешь, что наделала? Немедленно иди и верни ваучер обратно!»

Люся заметила, что Барби грызет обувную щетку, села на корточки и попыталась отнять.

«Там этой тетеньки уже нет. Она возле булочной стояла».

Мамин голос зазвенел:

«Мы же могли разбогатеть! Мы могли выбраться из всего этого! Я как раз собиралась вложить наши три ваучера в… как его, — авто агро пром альянс. Мне, может быть, даже не пришлось бы больше работать, понимаешь? Ничего ты не понимаешь…»

Мама верила в приметы, в истории про выигрыши миллиона и в ваучеры.

«Бездушная, бессердечная и толстокожая. Вся в отца!» — жаловалась она на Люсю старшей дочери Лиде.

В отличие от Люси, Лида понимала маму и жалела.

Времена трудные. Зарплаты задерживают. Мать одна с двумя детьми. Крутится из последних сил, чтобы дать им лучшее. Старшая вот год назад в Питер поступила, на бюджетное.

«Умница, — говорила про Лиду мама. — Внимательная, чуткая, заботливая. Не то что младшая — всё время только «хочу» да «купи»!»

…

Лида сдала летнюю сессию на «отлично» (чтобы получать повышенную стипендию и тем самым облегчить жизнь маме) и первые двое суток летних каникул провела в поезде, который вез ее домой на Урал.

Дома она обнаружила маму — с усталым взглядом, скорбными морщинками на переносице и поникшими плечами — и крайне нелепое существо.

Слишком длинное полено на слишком коротких лапах со слишком маленькой острой мордочкой и ушами торчком.

— Знакомься. Это Барби.

— Вы завели… собаку? — не поверила Лида своим глазам. Она выросла в атмосфере тотального дефицита, жесткой экономии и продуктовых талонов. Всегда жалела маму и старалась не просить у нее ничего и, тем более, никого. Из домашних питомцев — только герань на подоконнике в кухне. Пои водой да обрывай засохшие листья — вот и весь уход.

— Не мы, а Люся, — вздохнула мама. — Теперь мне приходится вставать в шесть утра.

— Тебе?! А Люся где?

— В лагере. Папа ее подружки путевки достал, а ты Люсю знаешь — «ну пожалста-пожалста-пожалста!» Как было не пустить? Теперь вот мучаюсь одна с собакой. Совести у нее нет.

— У собаки или у Люси?

— У обеих. Собака съела мой плащ. Стянула с вешалки и — в клочки. Пока я на работе была.

Мама с обидой покосилась на Барби. Та отчаянно завиляла не только хвостом, но и задом, и весело гавкнула.

— Кошмар. Избаловала ты Люсю. Как можно быть такой жестокой? — возмутилась Лида. — Мама бедная пашет из последних сил, а она еще забот подбрасывает!

— И по утрам с собакой гулять ее не добудишься, — посетовала мама.

— Вовремя я приехала. Хоть помогу тебе.

— Спасибо, доченька. Только ты меня понимаешь.

— Не волнуйся, я сделаю из этой собаки человека.

Барби села и замахала лапой.

— Чего она хочет?

— Это она колбасы просит. Люся научила ее только двум командам — сидеть и дай лапу. Теперь при виде колбасы она выполняет сразу обе команды — для верности. Ты же знаешь, мы себе-то колбасу только по праздникам позволяли, но теперь вот покупаем — специально для этой несносной животины. Причем всякую там "любительскую» или, боже упаси, «ливерную» не станет — только «докторскую»! Или сосиски.

— Пожила бы в нашей студенческой общаге — быстро бы на макароны перешла, — проворчала Лида.

На самом деле, в поезде все ее мысли занимала предстоящая встреча одноклассников.

Она все еще была влюблена в Диму, и немножко в Сережу, и Алёша ей всегда нравился. Но они не обращали на Лиду внимания, выбирая других девчонок. Только вот теперь она стала, можно сказать, «столичной штучкой», крутой девчонкой. Наконец-то эти глупцы увидят и поймут, какая она классная, и горько пожалеют.

…

Для встречи одноклассников Лида приготовила розовую китайскую полиэстеровую блузку с кружевным воротником — купила у метро Сенная площадь за десять рублей, и маме такую же, только голубую.

Еще — черную плиссированную юбку и туфли-лодочки с бантами.

Эти туфли она увидела на Апрашке и завороженно остановилась.

Волнуясь, что денег не хватит, спросила у маленькой пожилой китаянки:

— Сколько стоит?

— Сисят, — невнятно, но с учтивой улыбкой, пискнула продавщица.

— Сколько?

— Сисят.

— Шестьдесят? — догадалась Лида и расстроилась: — У меня только сорок.

Китаянка энергично закивала и подвинула к ней туфли мечты.

А чтобы наряд получился совсем уж «отпадным», Лида припасла блестящие эластичные колготки. Эти колготки делали ноги очень красивыми — словно отлитыми из золотистой ртути. Правда, сползают немного, но ничего — можно сверху надеть еще одни трусы.

Так Лида и поступила.

Но едва она нарядилась, как нога угодила в лужу.

Собака еще не до конца привыкла делать свои дела на улице. Вот почему все паласы и ковровые дорожки мама свернула в рулоны и спрятала в кладовку.

— Ба-арби-и! — с обидой взвыла Лида, прыгая на одной ноге.

Задремавшая было Барби с готовностью примчалась и тоже запрыгала.

— Да нет же! Уйди, глупая! Правильно тебя назвали! У распоследней блондинки ума больше!

Тогда Барби плюхнулась на спину и выставила серебристый живот, чтобы его почесали.

Лида фыркнула, сняла колготки, постирала под краном, высушила феном и снова натянула на ноги.

Время упущено, а надо еще краситься, гладить блузку, делать прическу.

— Да не путайся ты под ногами! Без тебя опаздываю! — кричала она, бегая между комнатой и ванной с мамиными бигуди на голове.

Барби решила, что это такая игра. Громко повизгивая, носилась следом, а потом азартно прыгнула на ногу в атласно блестящих колготках.

Вокруг дыры неумолимо побежали длинные ажурные стрелки.

— Нет! Не-ет…

Лида старательно продышалась. Если бы она не успела накрасить правый глаз тушью, то обязательно бы расплакалась. Но с тушью нельзя.

Она и так уже должна была выйти из дома!

Лида сняла колготки и запустила их в Барби.

Собака с урчанием схватила добычу и убежала в прихожую, а Лида принялась красить левый глаз.

Когда всё было готово, губы наперламутрены, а слипшиеся от туши ресницы разделены иголкой, она поспешила в прихожую обуваться.

Возле двери одиноко стояла туфля-лодочка с бантом.

С такими туфлями будет красиво и без блестящих колготок, — успокоила себя Лида.

Только где же вторая?

Сердце остановилось.

Где. Вторая. Туфля.

— Барби!

Собачьи когти застучали по линолеуму. Показалась черная лисья мордочка с торчащими вверх ушами.

В зубах Барби сжимала измочаленную туфлю без банта.

— Убью! — взвизгнула Лида и бросилась отнимать остатки, но Барби поскакала в мамину комнату и ловко заползла на брюхе под широкую низкую кровать.

Розовая блузка с кружевным воротником и черная плиссированная юбка.

И что теперь с этим надевать? Старые серые кроссовки?

Лида села на пол и заплакала.

Потом вспомнила про встречу и заставила себя глубоко дышать, чтобы успокоиться.

Тщательно вытерла глаза и посмотрела на пальцы.

Пальцы оказались черными от потекшей туши.

Тогда Лида снова заревела.

И в слезах ее были все обиды и горечи школьных лет, все безответные любови, все насмешки и колкости.

Встреча одноклассников проходила без нее.

Умываться не хотелось. Ничего не хотелось. Лида отрезала себе «собачьей» колбасы и легла в кровать прямо с черными кругами вокруг глаз. Унылая панда без колготок и туфель.

…

Мама достала с антресолей старые тапки и теперь они с Лидой передвигались по квартире только в них. Несмотря на прогулки, собака с энтузиазмом расставляла мины в неположенных местах.

Прогулки же напоминали изощренное издевательство.

Сначала Барби дико рвалась с поводка, скулила и пыталась выдрать из ошейника голову хоть бы и без ушей, а главное — отказывалась делать дела, ради которых прогулка и затевалась.

Когда Лида или мама не выдерживали и отпускали ее на волю — становилось еще хуже. Барби сломя голову удирала прочь. Приходилось, наплевав на все приличия, носиться за ней через дворы, газоны и детские площадки. Раньше Лида представляла себе прогулки с собачкой, как нечто чинное и благородное. А оказалось — это форменное позорище и больше ничего.

И вся их жизнь — череда позорищ и неудач.

Мама и Лида чувствовали себя несчастными.

Маму бросил муж. По ночам она плакала в подушку. Свободных и при этом приличных мужчин вокруг не было. Только алкоголики. А если и появится кто стоящий — разве нужна будет ему женщина с двумя детьми и бестолковой бессовестной собакой?

Лида мечтала о любви. В Питере ей казалось — стоит лишь приехать на каникулы из самого Петербурга, как одноклассники тут же упадут к ее ногам и горько пожалеют, что все школьные годы ее не замечали. Но всё вышло иначе. Раньше Лида была просто неудачницей. А теперь стала неудачницей с наглой безмозглой собакой.

Постепенно мама и Лида поняли: все их беды из-за Барби.

Вся их жизнь наперекосяк и пропахла псиной.

Если бы не Барби, всё могло быть иначе — намного лучше, удачнее, счастливее…

…

В воскресенье в ближайшей школе проводились выборы депутата.

Мама верила в депутатов, в Ельцина и в светлое будущее.

— Мы должны пойти и голосовать, — убежденно сказала она.

Хорошо, что Лида училась в другой школе, иначе, несмотря на все мамины уговоры, ни за что бы не согласилась.

Они надеялись не встретить знакомых, но на всякий случай облачились во всё лучшее — китайские блузки с кружевными воротниками и модные плиссированные юбки. Мама дала Лиде свои туфли, а сама обула старые босоножки.

Глупая Барби сразу поняла — хозяева куда-то собираются — и с радостным лаем запрыгала у двери.

— Отойди, Барби! Дай пройти! Ты остаешься дома! — причитали мама и Лида.

Но Барби топталась по ногам и хватала за подолы.

— Да что за противная собака! Я больше не могу! — выкрикнула мама, и голос ее сорвался.

— А давай возьмем ее! Давай! — тоже закричала Лида. — Без поводка! Надоело! Пусть бежит на все четыре стороны!

Лида и мама вышли на улицу. Теплый летний воздух раздувал юбки, трепал волосы и полиэстеровые кружевные воротники. Не иначе ветер перемен. Какой чудесный день для начала новой жизни. С новым депутатом. И без… собаки!

Мама и Лида решительно шагали к школе, не глядя по сторонам и не оборачиваясь.

Их преследовало громкое и частое дыхание Барби и торопливая поступь собачьих лап по асфальту.

Подлая псина всю дорогу бежала рядом, не отставая даже на метр.

Возле школы кто-то воскликнул:

— Какая смешная! Это ваша собака?

— Нет, — хором ответили мама и Лида и поспешили ко входу.

Они проголосовали за маминого любимого кандидата, про которого она прочитала в газете «Уральский рабочий», после чего Барби порвала эту газету и произвела лужу прямо на портрет будущего депутата. 

Мама и Лида надеялись, что оставленная без присмотра собака уже удрала, ведь на прогулках она каждый раз пыталась сбежать.

Из школы выходили в приподнятом настроении, однако Барби кротко ждала у крыльца, преданно пытаясь поймать их разочарованные взгляды.

Они словно приняли необратимое решение — вернуться домой без собаки. И никак иначе.

Лишь тогда они опять смогут нормально жить и быть счастливыми.

— Придумала! — воскликнула Лида. — Пойдем на Пятый поселок. Там кому-нибудь отдадим.

Пятый поселок состоял из частных домов, построенных задолго до того, как город прижался к поселку разросшимся боком.

Мама с тревогой посмотрела на дочь:

— А что скажет Люся?

— Какая разница, что скажет Люся? Где она? В лагере! Отдыхает! Наслаждается, понимаешь. А мы тут мучайся! Это несправедливо.

— Ты права. Люся нас не пожалеет. Бесчувственная и черствая. Известно в кого.

Они миновали район пятиэтажек и вышли к деревянным домам за высокими заборами с блеклой потрескавшейся краской.

Стучали и звонили во все ворота подряд: «Пожалуйста, возьмите собачку! Смотрите, какая хорошенькая».

Но везде слышали один ответ: «Вот ежели б она была крупнее, чтобы сторожила, то еще можно подумать, а так — нет».

Из Пятого поселка выбрались на бывший пустырь.

Теперь здесь возвышались новые девятиэтажки. Когда-то и их девятиэтажка считалась новой, но это было давно — лет пятнадцать назад.

Мама и Лида устали, измучились, проголодались и стерли ноги, а Барби знай себе предательски бежала рядом.

— Если в частных домах никто не захотел, то здесь и вовсе нет шансов, — вздохнула мама.

— Выход только один, — мрачно сказала Лида.

Мама не возразила.

Они побродили в новых дворах, дождались, когда поблизости не будет людей, и Лида вошла в незнакомый подъезд вместе с Барби. Собака так и жалась к ногам — не отвязаться.

Лида поднялась на второй этаж.

— Сидеть, Барби! Сидеть.

Барби села на бетонный пол, наклонила голову набок и радостно задышала, мол, «хорошо я сижу?»

— Молодец. Сидеть.

Собака подняла лапу.

— Сидеть! — шептала Лида, а сама пятилась по лестнице вниз.

Потом повернулась и пустилась бежать. Через несколько секунд дверь подъезда грохнула сзади, отрезав холодный полумрак.

Лида зажмурилась от яркого солнца, а когда открыла глаза — увидела перед собой мамино лицо.

Они быстро посмотрели друг на друга, отвели взгляды и двинулись в сторону дома.

Возвращались молча. Говорить не хотелось. Ожидаемое ощущение легкости всё не приходило. Но они точно знали, что поступили правильно. Потому что дальше так продолжаться не могло. И поделом безответственной Люське.

Дом без Барби казался необитаемым. Лида и мама разошлись по разным комнатам и сидели тихо.

Непривычная и совсем не уютная тишина.

В квартире еще чудился теплый лесной запах Барби, в кухне на полу стояли миски, и каждую секунду казалось — вот сейчас когти застучат по линолеуму и появится любопытная острая мордочка…

Ужинать не стали. Аппетита не было.

Лида открыла холодильник. Там лежала «докторская» колбаса, купленная для глупой капризной Барби.

Которая осталась на втором этаже чужого подъезда «сидеть». И «давать лапу». И напрасно ждать свое угощение.

Она медленно закрыла дверцу.

Хотелось уйти. Сбежать от собственных мыслей. Только не понятно куда.

Лида легла спать. Но скоро стало ясно, что не только есть невозможно, но и уснуть невозможно.

Ничего не возможно.

Больше никогда.

В гостиной едва слышно работал телевизор — наверное, мама смотрит.

Лида пошла на звук.

Навстречу ей по коридору шла мама. Остановились в шаге друг от друга.

— Так тихо…

— Да… Я всё время жду, что она вот-вот выскочит.

Они со стоном обнялись и зарыдали.

Ничего не обсуждая, бросились в прихожую, надели старые кроссовки и побежали.

Они бежали в темноте под звездным небом, и оно казалось прекрасным.

И летняя ночь прекрасна, и огни, и трамвайные пути, и вся жизнь была бы прекрасной, если бы только Барби нашлась.

В подъезде никого не было.

— Вот здесь она сидела.

Лида указала на бетонный пол возле двери, обшитой деревянными рейками.

Ни с чем вернулись в темный безлюдный двор, окруженный новыми домами. Из соседнего подъезда вышла высокая женщина с бульдогом на поводке и остановилась под фонарем.

Бульдог обнюхал Лиду и маму, чихнул, отошел в сторону и, осуждающе блестя глазками, задрал ногу.

— Вы случайно не видели здесь черную собаку? — спросила Лида.

Женщина немного подумала и неожиданно согласилась:

— Случайно видела. Дети вечером носились по двору с какой-то черной дворняжкой. Они бегали туда-сюда от того углового подъезда вот к этому.

Она указала на подъезд, в котором мама с Лидой оставили Барби.

— Я поинтересовалась — кто-то из них завел собаку? Но дети сказали, что нашли ее. Она сидела на втором этаже этого подъезда возле двери одной девочки. И дети развлекались — куда бы они ее не принесли, она снова бежала в тот подъезд на второй этаж к ее двери и садилась. 

— Это наша Барби, — всхлипнула Лида.

— Странное имя. А как она там оказалась? — подозрительно спросила женщина.

— Мы… мы ее потеряли, — хриплым голосом соврала мама.

…

Наутро после бессонной ночи она не пошла на работу.

— Тебя уволят? — заволновалась Лида.

— Не знаю. Возьму больничный. Или отгул за свой счет. А уволят... Значит, так мне и надо. В котором часу просыпаются дети на летних каникулах?

Мама и Лида еле дождались девяти и отправились на бывший пустырь к новым домам.

На втором этаже рядом с дверью, обитой деревянными рейками, они увидели три звонка. Значит, за дверью общий коридор и три квартиры. В которую звонить?

Лида нажала наугад.

Дверь открыла полная женщина с крашеными рыжей хной волосами.

— Вам кого? — поинтересовалась она низким скрипучим голосом.

— Нам сказали, здесь живет девочка, которая вчера нашла собаку.

— Нет у нас никаких девочек и особенно собак. Вы не туда попали, — отрезала женщина. — Постойте-ка. А-а… Вам, наверное, к соседям.

Она прошаркала тапками к двери в глубине коридора и тяжело постучала ладонью.

— Анютка-а, к тебе пришли…

Из-за двери грянул заливистый лай.

— Барби! — шепнула мама.

— Барби! — крикнула Лида.

В приоткрытой двери показалась девочка возраста Люськи, но объяснить они ничего не успели, потому что из-под ног девочки вырвался черный вихрь.

Кажется, он промчался по стенам и потолку, прежде чем добраться до мамы и Лиды.

Барби прыгала так высоко, что в прыжке умудрялась лизать их по очереди в щеки и подбородки. Они и представить не могли, что это толстое длинное бревнышко может взлетать на высоту человеческого роста. Барби всё прыгала, и прыгала, и прыгала, извиваясь и восторженно поскуливая.

— Я же говорила — за такой умной собакой обязательно придут! — радовалась девочка. — Ваша собачка очень вас ждала. Она отказывалась от еды! Мы давали ей суп с курочкой, манную кашку с хлебными кусочками, как я люблю, и сосиски! Она ничего не хотела. Даже воду не пила! Вон, смотрите.

В прихожей на полу виднелись две тарелки. В одной вода, во второй — нарезанная сосиска.

Вдоль стены аккуратным рядком стояла обувь. За всю ночь собака ничего не тронула и не сгрызла.

Всю дорогу обратно они несли Барби на руках. По очереди. Собака порывисто дышала и слизывала с подбородков и щек мамины и Лидины слезы.

А когда очутилась дома, вдруг очень изменилась.

Перестала прыгать, притихла, отвернулась от «докторской» колбасы, забилась в угол прихожей и смотрела на маму и Лиду исподлобья, словно вдруг осознала.

— Она всё поняла! — испугалась мама. — Кто знает, что ей пришлось почувствовать и пережить за это время?..

— Иди сюда, — ласково позвала Лида, но собака вжалась в стену и тихонько заскулила.

— Знаешь… Наверное, иногда мы можем понять самих себя, лишь совершив ошибку. Большую ошибку. Только вот можно ли потом ее исправить?

Глядя в бесконечно грустные собачьи глаза, они снова заплакали.

— Прости. Прости нас, Барби! Милая! Хорошая! Самая умная! Самая лучшая собака на свете! Прости, пожалуйста!

…

Через несколько дней из лагеря вернулась Люся — с израненными коленками и облупившимся на солнце носом.

Едва переступив порог квартиры, она села на корточки и со смехом нырнула в маленький черный вихрь:

— Барби! Ах ты моя толстая девочка! Сарделька моя ненаглядная! Вижу, о тебе тут без меня хорошо заботились, правда?

Мама и Лида переглянулись и покраснели.

Люсе ничего не рассказали.

Но больше никогда не называли ее бесчувственной и черствой.

© Юлия Шоломова

Иллюстрация автора.