Я вообще никогда никого не слушался, ни дур, ни умных, иначе я не написал бы даже «Крокодила».
К. И. Чуковский
Я вообще никогда никого не слушался, ни дур, ни умных, иначе я не написал бы даже «Крокодила».
К. И. Чуковский
Мне впервые этой ночью
Захотелось раздвоиться.
Потому что не остаться.
Только помнить, только сниться.
До этого момента Таня никогда не портила себе жизнь.
А теперь вот стояла на грани.
На ее запястьях сомкнулись горячие ладони.
Низкий хрипловатый голос твердил:
— Вы понимаете, что этого делать нельзя. Мы не имеем права все рушить.
Но ей хотелось кричать, плакать и именно — все рушить!
***
Таня приехала на конференцию в качестве журналистки. Дома остались муж и десятилетний сын — те, для кого она жила. До вчерашнего дня.
Вчера в обеденный перерыв она сидела за столиком одна, когда услышала низкий хрипловатый голос:
— Здесь свободно?
Отчего-то горло стиснуло, и она лишь кивнула — «да».
Таня смотрела во все глаза, пока незнакомец опускал на стол поднос и располагался напротив. Отнюдь не молодой мужчина — лицо исчерчено морщинами, на лбу непокорный вихор, пронизанный бесцветными нитями.
А потом он посмотрел. Скользнул по ней безразличным взглядом и вдруг застрял, зацепился. Она точно знала, что в эти мгновенья для него, как и для нее, во всем мире существовало только одно — глаза напротив.
Серо-голубые бездонные воронки, затягивающие в иное измерение, за грань привычного мира. Воронки цвета грозового неба, цвета осенней голубики в карельских лесах.
Все стихло, замедлилось и увязло во времени.
Потом в густое наваждение ворвался звон посуды, голоса, запахи мяса и апельсинового сока.
Щеки вспыхнули. В голове застучало так, что пульсирование отдавалось в кончиках пальцев. Пальцев рук и ног.
Она уставилась в тарелку с ошметками омлета, опасаясь снова поднять глаза. Опасаясь — правильное слово. Как не опасаться, когда сначала надо пережить первый раз, но не получается. Невозможно пережить этот взгляд, этот провал во времени и пространстве.
Все, что она позволила себе — украдкой изучить бейдж на его груди. Верин Виктор Владимирович, академик РАН, научный руководитель ФГУП НИИ…
К столику прибило шумную компанию в деловых костюмах.
— Виктор Владимирыч, вот вы где! — зазвучал высокий женский голос.
— Позвольте к вам присоединиться, — раздался над ухом раздражающий фальцет.
Таня поспешно ретировалась. Все равно не смогла бы больше проглотить ни кусочка.
Позже, умывшись холодной водой в дамской комнате, она изучала программу конференции, искала фамилию и нашла. Он выступит сегодня в пять часов. Расскажет что-то про состояние и перспективы развития суперкомпьютеров.
Можно будет сесть поближе и смотреть. Смотреть законно — без ограничений и осуждений.
Так она и сделала. Жадно изучала рисунок бровей, рельеф скул. Взгляд путался в посеребренном вихре, падающем на лоб, скользил по переносице, проваливался в ложбинку над верхней губой, метался между по-детски приподнятыми уголками рта, спускался ниже, туда, где ямка на подбородке, пока не останавливался на шее, запечатанной в строгий воротник рубашки, а потом — все сначала.
Низкий хрипловатый голос и порывистые жесты казались невероятно знакомыми. Неужели она видела его раньше? И если да, то как смогла пройти мимо?
Таня следила за его руками, представляя соприкосновение ладоней. Должно быть, вытерпеть встречу рук еще невозможней, чем те воронки цвета грозового неба.
***
Это оказалось правдой. Вот они — руки на ее запястьях. Бьющие током, как оголенные провода.
***
Вчера после выступлений Таня покидала зал словно во сне. Он ни разу не взглянул на нее со сцены, не нашел взглядом.
Конференция проходила в огромной гостинице. Здесь же разместили гостей и участников.
К лифтам она не пошла. Решила добраться до своего этажа по лестнице — хотелось снова научиться заглатывать воздух ровными порциями, хотелось избавиться от слабости в руках и ногах.
На площадке шестого этажа висела табличка «Бар».
Через три минуты она сидела перед бокалом красного, не решаясь пить. Зачем, если голова и так кружится.
Вибрация мобильника вывела из оцепенения. Звонил муж.
— Женька спит уже? Хорошо. Следи, чтобы шарф дома не оставлял, а то знаю его. Я тоже тебя целую. Скоро вернусь. Не скучайте.
Она снова уставилась в кровавую глубину бокала, и когда кто-то занял место напротив, не удивилась.
Просто подняла глаза, и это случилось снова. Потусторонние воронки, гипнотизирующие колодцы, падение в пропасть.
Но в этот раз мир не исчез. Приглушенно звучала музыка. Соседние столики пустовали.
— Вы женаты? — тихо спросила она, заранее зная ответ.
Он кивнул.
— И, конечно, есть дети?
— И дети. А у вас?
— Тоже.
Больше они не разговаривали. Просто смотрели друг на друга. Руки лежали на столе. Таня не поняла, кто именно спровоцировал прикосновенье, но в секунду пальцы ее левой руки и его правой сплелись в замок, перекрутились в узел, сжались до боли.
Над ухом раздался мелодичный голос официантки:
— Что-нибудь желаете?
Таня вздрогнула. Она желала, о да, еще как желала. То, чего нельзя.
Нетронутый бокал красного едва не опрокинулся, когда она вскочила и бросилась к выходу.
Уже лежа в номере, ломая руками накрахмаленный пододеяльник, поняла — нет, не удалось ни сбежать, ни убежать. Теперь ее преследовали не только глаза, но и руки.
***
И вот — эти руки требовательно сжимали запястья.
***
— Таня, нет.
Сегодня был последний день конференции. Она осталась в номере. До вечера лежала в кровати расклеенная, захворавшая; к концу выступлений пришла к лифтам у конференц-зала и дождалась появления Верина Виктора Владимировича.
Они оказались в одном лифте, разделенные стеной уставших людей.
Таня смотрела в пол.
Вышла на десятом этаже следом за ним. По дороге в номер изучала вереницу одинаковых дверей. Наконец, очередную Виктор Владимирович распахнул перед ней.
Оказавшись внутри, оба застыли, не глядя друг на друга, не прикасаясь.
Кто-то должен это прекратить.
Она всхлипнула и принялась расстегивать верхнюю пуговицу на блузке.
Он дернулся вперед, стиснул ее запястья.
— Не надо, Таня.
— Почему?
— Я не позволю вам наделать глупостей, о которых вы пожалеете.
По щекам скользнули слезы.
— Я не пожалею!
Он отпустил ее и вдруг подхватил на руки — легко, рывком. Комната перевернулась и поплыла.
Таня не сопротивлялась. Позволила нести себя, усадить на кровать как безвольную куклу. Никак не реагировала, когда он, опустившись на колени, вытирал ее слезы. Смотрела в потолок, избегая воронок цвета осенней голубики в карельских лесах.
— Мы были вместе в прошлой жизни, — сказал Виктор Владимирович. — Знаю, вы тоже чувствуете — мы оба узнали друг друга, а может — души узнали. Но в этой жизни мы встретились не вовремя. У вас еще все впереди, у меня многое позади. Мы пересеклись случайно. Насмешка судьбы. Я не знаю, зачем нам показали друг друга, но мы не можем отринуть всех тех, кто зависит от нас, кто нас… любит. Вы сердитесь?
— Да. Потому что вы трус! Вы боитесь! Боитесь ломать и перечеркивать!
— Да, но не из-за себя. Из-за вас. — Он вздохнул. — И потом — я уже старый.
— Вы не старый. Вы — дурак!
— Дурак. Но не позволю вам оказаться дурой.
Он встал с колен и сел рядом.
Нос улавливал теплый запах кожи, смешанный с ароматом парфюма. Еще секунду назад так легко было прижаться к его губам — чуть наклониться и качнуться вперед. Теперь же он сделал рокировку — защитился. Или защитил?
— Значит, вы тоже это ощущаете? — спросила Таня. — Воронки, бездну, притяжение.
— Нет, я ощущаю пробитые доспехи, падение в космос... Сумасшествие.
Она повернулась к нему и засмеялась.
— Тогда это одно и то же!
Истерический смех, сменивший слезы — только этого не хватало для полного счастья.
Он тоже посмотрел на нее, и смех оборвался.
Это опять случилось. Взгляды встретились — катастрофа.
И снова пальцы ее левой руки и его правой сплелись до боли.
За окном стремительно темнело. Таня устала от однообразной позы, но не смела шевельнуться. Спина разболелась. Возможно, у него тоже. Она отвела взгляд и опустила голову на его плечо.
— А давайте друг другу сниться.
Он прижался губами к ее макушке.
— Сейчас я встану и уйду, — заверила она. — Я отпущу вас, а вы меня. Но обещайте никогда не отпускать меня там — во сне. Когда вы встретите меня там — держите крепко. Обещаете?
Он выпутал руку из ее онемевших пальцев и обнял так, что сердце остановилось.
— Обещаю!
***
Она летела по коридору отеля, словно позади была не ковровая дорожка, а трещина в земле. Трещина ширилась, догоняла, осыпалась комьями в пропасть.
Потом Таня ворвалась в номер, зарылась в накрахмаленное покрывало. Завтра предстоит убежать-улететь еще дальше, а пока:
— Давайте друг другу приснимся, — прошептала она — уверенная, что он услышал.
© Юлия Шоломова
Добавлено 27 октября, 2021
Добавлено 10 апреля, 2020