Я вообще никогда никого не слушался, ни дур, ни умных, иначе я не написал бы даже «Крокодила».
К. И. Чуковский
Я вообще никогда никого не слушался, ни дур, ни умных, иначе я не написал бы даже «Крокодила».
К. И. Чуковский
Але сказали подождать здесь — в палате с нежно-голубыми стенами, пока медсестра не пригласит в процедурную. Хорошо, что деньги решают проблемы быстро и легко.
Вчера обнаружилось ужасное и самое неуместное недоразумение из всех возможных. Тест показал две полоски. Дважды перечеркнутые планы на будущее.
На столе лежали сорочка небесного цвета, шапочка и бахилы, в которые велено было переодеться. Аля заторможенно, словно во сне, сменила офисный костюм на казенную стерильную одежду. Теперь она стала частью этой светлой чистоты. Врач так и сказал: «Не волнуйся, поспишь часок и пойдешь домой чистенькая».
Когда Аля устраивалась на работу, директор Павел Сергеевич объяснил, почему они избегают кандидаток её возраста: «Возьмёшь такую, а потом начнутся декреты, больничные и иже с ними». Но Аля, презрительно скорчившись в адрес гипотетических беременных сотрудниц, заверила, что подобные глупости не для неё.
Заместитель Елена Геннадьевна помогла: «Думаю, в этом случае опасения излишни, Павел Сергеевич. Такие умницы точно знают, чего хотят, и не спустят карьеру в унитаз из-за всякой ерунды».
В самом деле, на пути к этой должности пришлось слишком многое преодолеть, чтобы вот так собственноручно погрести себя заживо под пелёнками и погремушками.
Аля не сказала никому. Если узнает муж — примется настаивать на родах. Он давно улыбается чужим малышам в колясках и требует своего. Конечно, ведь её карьера нужна ему, как козе селёдка.
Звонить маме немыслимо. Она чуть ли не с садика увещевала: «Главное, не принеси в подоле! Я вон нарожала сразу после института, как тогда полагалось, и где я теперь? А могла бы…»
Вчера Аля, терзаемая угрызениями совести, сидела в офисе почти до полуночи. В кабинете замдиректора рекламщики предлагали лихие концепции. Мозговой штурм по поводу нового заказа. В перерыве на кофе одна из молодых и перспективных сотрудниц посочувствовала Елене Геннадьевне: «Нам-то всё равно делать нечего, а вам наверное домой хочется?»
«Ой, я умоляю — а мне что дома делать? — фыркнула Елена Геннадьевна. — Выпить пива и смотреть телевизор? Лучше уж плодотворно поработать. Я птица вольная: сама себе хозяйка».
Аля подумала, что ей, в сущности, тоже нечего делать дома. Муж наверняка сидит за компьютером — играет в «стрелялки». Когда он слишком уж наседает в своем желании лишить её будущего, она так и говорит: «Да ты сам, как ребёнок! Тридцать пять, а всё наиграться не можешь! С ребёнком, знаешь ли, игры совсем другие: вымой попу и смени запачканный памперс. Готов?» Муж каждый раз искренне пугался, но через месяц опять заводил, как старый склеротик: «Когда ты уже родишь?»
Почти под потолком висел телевизор — видимо, чтобы пациенты могли смотреть лёжа. Аля щёлкнула пультом. На экране крупным планом возник человек с пышными волосами и раздутыми губами. Она прищурилась — сразу и не поймёшь, мужчина или женщина. Высоким надтреснутым голосом человек объяснял, что в наше время люди имеют право сами решать, какого они пола.
Аля выключила телевизор. Решать. Сколько всего теперь можно решить с помощью медицины. Главное — знать, чего хочешь. Мужчины мечтают стать женщинами, женщины — мужчинами. Счастье для всех разное. Что одному счастье, то другому — тоска.
А как неудобно вышло перед Еленой Геннадьевной! Сегодня презентация проекта, и в такой ответственный день Аля всех бросила. Ну, ничего — ближайшие выходные она проведёт на работе, чтобы показать серьёзное отношение к делу. Щёки разгорелись. Поскорее бы уже всё закончилось. Может, ещё удастся успеть в офис.
В палате вдруг стало слишком мало воздуха. Она открыла окно и жадно глотнула влажного осеннего ветра. Мокрый асфальт напоминал ночное небо, усыпанное мандариновыми звёздами. По нему плыла пухлая дворничиха в жёлтом рабочем жилете, неуклюже помахивая метлой вместо весла. Шуршание метлы заглушал шелест деревьев, накатывающий, как морские волны на галечном пляже.
Аля хотела закрыть окно, но неожиданно дворничиха замерла и слегка нагнулась вперёд. Может быть, ей стало плохо? Женщина наклонилась сильнее, а потом подняла с асфальта огромный кленовый лист.
Странная дворничиха. Как ребёнок. Только дети подбирают с земли всякий мусор.
Аля попыталась вспомнить, когда в последний раз держала в руках обычный лист. Не глянцевый букет из цветочного магазина, не рукколу из овощного отдела, а самый обычный бесплатный лист.
Перед глазами возникли пыльные коленки со свежими царапинами. Кажется, это был подорожник. Девчонкой Аля часто разбивала коленки, особенно в деревне у бабушки, бегая по дорогам с засохшими тракторными следами. Бабушка советовала прикладывать подорожник. Он совсем не помогал, но Аля всё равно каждый раз мяла прохладный овальный листочек, чтобы выступил сок, а потом приматывала к ноге капроновой лентой из косички. Лента съезжала вниз, подорожник терялся и приходилось искать новый. Аля понятия не имела, что напрочь позабытое на самом деле всего лишь затаилось в дальнем чулане памяти и однажды, в совсем иной жизни, серьёзной и стремительной, терпкий солоноватый запах пыльных израненных коленок вернётся. И, как мотыльки на свет, слетятся ненужные, непрошеные, лишние на сегодня моменты. И что-то невостребованное внутри пронзительно заноет до кончиков пальцев, до комка в горле. И смешается забытое с никогда не изведанным, но удивительно настоящим.
Капельки пота на носу спящего ребёнка.
Лужа по щиколотку — глубже любого моря, потому что тянется дождиком до неба, до самых туч.
Щекочущий шёпот на ушко.
Кузнечик в спичечной коробке, которому подкладываешь травинок, чтобы не умер с голоду.
Полёт над асфальтом, когда неожиданно повиснешь на руках мамы и папы.
Две миски — с растопленным маслом и с сахаром, чтобы макать кружевные, сложенные треугольником блины.
Шуршание маленьких велосипедных шин, когда кто-то родной и большой следит тревожно, а потом распахнёт объятия и укутает в них крепко, спрячет от всех.
Объятия без слов, или со словами, понятными только двоим — даже если это какое-нибудь «хрю» или «му-му».
Звенящая ночная тишина, и ты один на всей планете, потому что темно и никого не видно, значит, как будто бы никого нет. Только ты, планета и космос.
Дворничиха рассматривала на вытянутых руках огромный кленовый лист — красно-жёлтый в зелёных прожилках, нерукотворный пейзаж, атлас неведомого мира. Она немного полюбовалась, потом осторожно упрятала лист в карман жёлтого жилета и продолжила мести.
Аля усмехнулась. Вот забота у человека! Пока у одних катастрофа, аврал и все достижения под угрозой, другие самозабвенно возятся с каким-то мусором.
Хватит. Пора. Сейчас медсестра позовёт.
Аля сердито захлопнула окно. Влажная ладонь осеннего ветра прощально коснулась лица, и снова почудился давно забытый запах. Последние крупицы ненужного и бесполезного просочились в понятную и правильную реальность. Прогулка в детском саду по серому талому снегу вдоль голых кустов и деревьев. Аля вместе с другими детьми счищала с тополиных веточек кору и нюхала гладкую белую древесину — считалось, она пахнет арбузом. Этот запах навсегда остался в детстве. Взрослые такой чепухой не занимаются.
В детство невозможно вернуться, его невозможно приблизить и ощутить заново. Или… возможно? Почему сегодня оно кажется ближе, чем когда-либо?
Она медленно сняла льдисто-голубую стерильную одежду, выданную медсестрой. Надела узкую костюмную юбку, шёлковую блузу и дорогой, идеально скроенный жакет, переобудась в строгие лодочки, которые в последнее время стали натирать, прижала к груди клатч и выскользнула из палаты. Дверь в процедурную по соседству была приоткрыта. В центре сияющей белизной комнаты застыло огромное насекомое. Ещё минуту назад Але предстояло взгромоздиться на него, сунув ноги в холодные лапы, и позволить выскоблить из себя крошечную жизнь.
Она поспешила прочь, пока «насекомое» не заметило. Вот опять эти детские глупости — разве оно может заметить.
Аля промчалась по коридорам, затем через двор и только за железной оградой перевела дыхание.
Мимо шёл мальчишка с толстым синим ранцем за спиной и с мамой за руку.
— Давай я понесу, тебе же тяжело, — настаивала женщина.
— Нет, я сам! — упрямился маленький мужчина.
— Дай сюда, сказала!
«А я бы своему разрешила самому нести», — неожиданно для себя подумала Аля и тут же спохватилась — как теперь смотреть в глаза Елене Геннадьевне? И как отреагирует Павел Сергеевич?
Самый страшный прогноз среди сотрудников: Павлу Сергеевичу не понравится. Все старались угодить директору. Он появлялся в офисе не часто, потому что помимо работы имел хобби — охотился на диких животных — то ли в Африке, то ли в Австралии. Это хобби в глазах сотрудников делало его супергероем и сверхчеловеком. Женщины млели от одного упоминания имени директора, а мужчины преклонялись и втайне завидовали. Так вот, Павлу Сергеевичу не понравится. А Елена Геннадьевна просто убьёт.
Аля вздохнула, прикрыла рукой живот и зашагала по тротуару.
По другую сторону забора пухлая дворничиха в жёлтом жилете без особого успеха чистила больничный двор от пламенеющих звёзд. Это была взрослая дочь одного из сотрудников больницы. Она щурила навстречу скупому сентябрьскому солнцу раскосые глаза, выдающие синдром Дауна, и улыбалась, когда ветер срывал с клёнов новые листья и украшал ими чёрные проплешины асфальта.
© Юлия Шоломова
Добавлено 27 октября, 2021
Добавлено 10 апреля, 2020